WIRED: Фактически DOOM своим появлением родил целый игровой жанр, и одно время даже существовал термин «Дум-клон», трансформировавшийся впоследствии в «шутер от первого лица». Удивительно, что стрельба и вид «из глаз» так быстро нашли друг друга. 

Кармак: Мы всегда старались показать, что этот жанр всё же больше, чем просто демонстрация технологий рендеринга. Думаю, что он вполне стабилен и игры «от первого лица» всегда будут с нами. Так же как, например, и игры-автосимуляторы. Согласитесь, есть что-то «цепляющее» в моментах, когда вы в игре выскакиваете из-за угла и стреляете во всё, что движется. 

Но было время, когда игры с видом «от первого лица» находились в кризисе. И я думаю, есть рациональное объяснение тому факту, что игры с видом «от третьего лица» стремятся стать доминирующим жанром — в подобных играх есть возможность использовать арсенал «режиссёрских» инструментов. 

И немалый объём знаний, демонстрирующий, как, к примеру, при помощи «контроля камеры» влиять на игроков. И я вроде смирился, что возможно этот жанр и будет доминировать, основываясь на всё тех же технологиях 3D-визуализации. Но вместо прямого управления камерой, здесь — косвенное. Но потом появилась Call of Duty и вернула жанру игр с видом «из глаз» былую популярность. 

WIRED: Ранняя история id Software как-бы демонстрирует развитие некоторой технологической «фишки», а затем построение игры на её основе. Можете ли вы сказать, что это было так в случае с DOOM? 

Кармак: Это так и есть, технология дала жизнь вещам, которые и определяли игру. Это применимо и к 2D-скроллерам, и к Wolfenstein. Так было в начале «эры 3D», когда мы переходили от Wolf3D к DOOM (между которыми был Shadowcaster), выясняя технические ограничения технологий и строя игру вокруг них. 

Исторически сложилось так, что трёхмерная графика использовалась только для симуляторов и тренажёров. И решение сделать трёхмерную игру, но с наложением текстур, повлияло на дальнейшее развитие. При этом я не могу сказать, что технологии создавались «на пустом месте» и потом мы говорили себе — «хорошо, а какие игры мы теперь можем сделать на основе этого?». Мы всегда пытались определить, какую игру мы хотим сделать, и как нам для этого развивать наш движок. 

WIRED: Можете ли вы описать основные различия между Wolfenstein 3D и DOOM с технологической точки зрения? 

Кармак: Было несколько промежуточных шагов, которые я сделал во время разработки движка. Было добавлено освещение и текстурирование пола и потолка. И карты всё ещё строились по квадратам. В дальнейшем «квадратная» система была убрана, и в DOOM всё строилось на основе произвольно направленных линий. Я также добавил больше динамики, когда люди могли менять освещение или высоту полов и потолков на уровне. 

Но также многие вещи не выделяются, поскольку они не были связаны с графикой. Самый яркий и очевидный пример — сетевая игра, Deathmatch и кооперативный режимы игры, позволившие играть совместно с друзьями. И в качестве противоположного примера можно привести возможность пользовательской модификации игры. Мы увидели на примере Вольфенштейна, что люди делают для себя наборы карт, перерисовывают спрайты. Но нами изначально не были заложены подобные возможности. 

И основываясь на этом, мы заложили в DOOM возможность переопределения практически всего. Я не смог сделать правильно абсолютно всё, и несколько вещей до сих пор работают не совсем хорошо для модификаций. Так же там не было скриптовых сценариев, которые появились позже в Quake. Но мы сделали то, чего многие другие в это время делать и не планировали. 

WIRED: Давая возможность людям создавать свои уровни к вашим играм, вы не боялись того, что эти люди не будут покупать ваши собственные наборы дополнений и продолжений к играм? 

Кармак: Действительно, это было долгое внутреннее противостояние в id. Мы спорили, потому что не могли решить, насколько быть открытыми в отношении наших технологий с другими людьми. Мы были обеспокоены, не появятся ли люди, которые сделают уровни и будут продавать их, конкурируя с нами. И такие случаи были, например, D-Zone — когда кто-то собрал немало пользовательских уровней и начал продавать это как отдельный проект. И, возможно, получил за это больше прибыли, чем мы, авторы. 

Мы заработали немало денег, но всё же это было далеко от оптимального ведения бизнеса, так как у нас не было хорошего издателя в то время. 

А с другой стороны, была бы именно такая эволюция технологий, если бы мы держали всё в секрете? Когда мы опубликовали исходный код, это подтолкнуло немалое количество людей к его изучению и созданию других вещей. Я уверен, что это наше решение было правильным, хотя вы знаете, есть аргументы, что компания и так была бы «на переднем краю» развития технологий, даже если бы не сделала этого. 

Я был действительно счастлив десять лет спустя, когда Кевин Клауд, один из моих партнеров, сказал, что я был прав, когда настоял на этом. Оглядываясь на эти прошедшие годы, я думаю, что мы выиграли больше, чем могли бы потерять. Но на самом деле я просто делаю то, что по моим ощущениям на этот момент правильно для меня. 

Я всё ещё помню, как ещё в подростковом возрасте пытался разобраться с Ultima II на своём Apple II. Хотел взломать игру, чтобы превратить деревья в сундуки с сокровищами или изменить количество золота у своего персонажа. А открытие исходного кода даёт ещё больше возможностей для изменений. Я знаю много людей, начинавших с изучения наших движков и в итоге попавших в IT в целом, и в игровую индустрию в частности. 

WIRED: «Дум» распространялся по модели shareware. Было ли у вас ощущение, что подобная модель изжила себя? 

Кармак: Это было инновация от Apogee Software по изменению классической модели shareware, когда авторы давали продукт без ограничений, и вы могли платить им, если вам это нравилось. Но этот подход не был успешным для игр. 

Новая модель shareware отлично подходит для ситуаций и вещей, когда люди не уверены в том, нужен ли им этот продукт. Фактически получается, что это демо-версия, но очень длительная. Целая треть игры в виде демо, и вы могли получить оставшиеся эпизоды после оплаты. 

И это сработало, очевидно, очень хорошо для нашей команды в случае с Wolfenstein и DOOM. 

WIRED: Когда люди думают о вас, они часто представляют автора технологических решений, передающего созданный «движок» дизайнерам и больше не занимающегося игрой. Так ли это — в целом, и конкретно в случае с DOOM? 

Кармак: Геймплей, в плане работы оружия, интерактивных элементов игрового мира или действия врагов — всё это в большой степени мой код. 

Индивидуальность игре придавал во многом Джон Ромеро. Это касается балансирования игры — количества наносимых и получаемых повреждений, определения оптимальной скорости движения и другие подобные настройки. От меня была обратная связь в этом процессе, но я никогда не принимал решения типа «это надо сделать 4, а не 3, а здесь 20 вместо 10». Также многие решения по балансировке принимали дизайнеры. 

А вот тему с демонами в игру протащил я. Мне всегда нравилась эта сторона DOOM — борьба против демонов. Здесь нет так называемой «серой зоны» (как во многих современных играх), здесь всё «чёрно-белое» — вы хороший парень, они плохие. И всё, что вы с ними делаете, они заслужили. 

Я был более категоричен и агрессивен во времена своей молодости. Вы ведь помните этих монстров, пентаграммы, козлиные головы повсюду? Но я всего лишь обозначил направление. Фактически вся работа была проделана Кевином Клаудом и Эдрианом Кармаком. 

WIRED: Вас удивили споры вокруг «излишней жестокости» в игре? 

Кармак: Не совсем. Это было даже немного весело, когда в течение десяти лет, мы были «мальчиком для битья» в Конгрессе в темах о жестокости игр. А потом появилась GTA и мы стали выглядеть вполне безобидно на её фоне в глазах всех этих борцов за моральные устои. Хотя я могу понять этих людей, они ищут козла отпущения, это просто часть человеческой природы. В конце концов, всё было не так уж и плохо, да и законы о запрете подобного рода видеоигр так и не были приняты.